1999 — Подкова в наследство
Рецензент и редактор:П.В.ХаловХудожник:С.А.ЧешкинКомп. набор, верстка:Е.И.Переверзев, И.В.Линовицкая
Галерея фотографий (нажмите для увеличения)
Фотографии
Содержание
СодержаниеБольшая вода (поэма)
— На «Буйном» пойдете...
Ты слышишь меня, старшина?!
А тот, отвернувшись,
Угрюмо сидел у окна.
Я был представитель,
Притом — судового надзора.
Начальник участка сплавного
Краснел от позора.
Я был здесь по службе,
Мне надо успеть к теплоходу.
Услышал:
— Куда я
В такую большую-то в воду?
А Васька, ты знаешь,
Какой он сейчас моторист...
Начальник нахмурился:
— Шел бы ты лучше на пирс!..
Шел катер, болтаясь,
В амурском
разгульном пространстве
Пустым поплавочком,
Оторванным штормом от снасти.
Я в рубке сидел,
К переборке прижавшись спиною,
И мучился молча
Неясной, но явной виною.
Был хмур старшина —
И ведь надо же так невзлюбить!
Я бросил попытки
Глухое молчанье пробить.
Все странно — бог видит,
Я не набивался в друзья!
Домой же идет,
А туда почему-то нельзя...
Вот так же молчал он,
Когда мы шагали к реке,
И я бестолково,
Не к месту, шутил налегке.
Он спрыгнул на палубу,
Крикнул над люком машинным:
— Васек, заводи!..
И приправил все матом аршинным.
И вдруг повернувшись,
Спросил меня:
— Бабу имеешь?..
И сам же ответил:
— Что-что, а уж это успеешь...
Шел катер — и брызги
Долбили стекло лобовое,
Сквозь плащ переборка
Тепло отдавала живое.
И можно вздремнуть бы
Под музыку выхлопов мерных...
Но дрожь переборки
Вонзалась —
и била по нервам!
И чувствовал я,
Что в машине там
что-то нечисто.
И как он там, Васька,
Как звал старшина моториста?
Он, может быть, пьяный?
А может, и просто больной?..
И словно бы всхлипы,
Там помпы засос затяжной.
И надо же влипнуть!..
А вот и машина заглохла.
— Ну вот, началось, —
Процедил старшина,
и со вздохом
Он вышел из рубки,
И ясно в пустой тишине
Взвинтилось до визга:
— Не трогай!..
До лампочки мне!..
Но двигатель рыкнул,
Как выругался взахлеб,
И — хохот безумный:
— А ты ей заказывай гроб!..
Вошел старшина,
Леденяще опасный,
как омут:
— Нам что? Мы домой.
Да нельзя туда Ваське такому! —
Прижег папиросу,
Сведя переносицу хмуро.
— Двоих нарожала ему,
А ведь спуталась, дура...
И вновь замолчал он.
И снова споткнулся движок!
И вновь старшина,
Матерясь, папироску разжег.
И стало так тихо,
Что слышался говор реки,
А катер сносило
В затопленные тальники,
И гибло валяло,
А небо завесило мглой...
И снова тревога
Зашла под лопатку иглой!
— С собой бы не сделал чего, —
Размышлял старшина.
— Пойду погляжу я, —
Во мне всколыхнулась вина.
Я вышел из рубки,
Надвинув поглубже фуражку.
А ветер шальной
Разгонял по Амуру барашки.
До люка за шаг
Я услышал вдруг:
— Не подходи!..
Вздохнул облегченно:
Живой, только пьяный, поди...
И — грохнуло вдруг!
И горячий
стремительный рой
Пронесся впритирку
в простор
Над моей головой.
И — пороха запах.
И время враз
остановилось.
А в темени люка
Рычало, корежилось,
билось
Нелепое что-то.
Но тут же железные руки
Рванули меня:
— И чего же надумал он, сука!..
И сразу пробило
Ознобом, до немочи страшным.
А в волнах кружилась
И вниз отплывала фуражка,
И все не тонула,
Эмблемкой на вскидке светясь.
И голос донесся:
— Сичас заведу я, сичас...
Мы шли еще час
В загустевшей до сумрака мгле,
И глыбой беззвучной
Стоял старшина на руле.
И лишь на причале,
Приблизясь, чтоб руку пожать,
Сказал он прозрачно:
— А Васька хотел попужать...
И взгляд притушил он:
— Со всеми бывает, но реже...
— Конечно, — сказал я,
И двинулся к Дому приезжих...
А ночью мне снились
Какие-то дикие сны:
И снова был катер,
И крупно — лицо старшины.
Он пальцем грозил:
— Все равно тебя Васька убьет!..
Ружье отберете —
Он купит себе миномет!
И я удивлялся:
— Зачем миномет? Пулемет!
— Ты хитрый! — шипел он. —
Тебя пулемет не возьмет...
А утром ушел я из Дома
В десятом часу.
Все было покойно,
Как это бывает в лесу.
И пусто в душе,
Лишь обрывки нелепого сна...
У трапа услышал:
— Постой-ка!..
Узнал — старшина!
И вздрогнул ознобно —
И враз предо мной дебаркадер
Качнулся грозяще,
вчерашне,
Как будто был катер.
— Ну что? Уезжаете?
Ясно... А мы вот проститься...
И перед глазами
Прояснились берег и лица.
Лицо старшины,
На котором улыбка —
как роскошь...
А этот,
в рубашке голубенькой,
Словно сиротской —
Кто это?
Лицом, словно небо вчерашнее, мглист...
И тут осенило:
Так это ж и есть моторист!
Он морщился весь,
Он не знал, куда руки девать.
А я же,
Я взгляда не мог от него оторвать!
И мне не подумалось:
Вот он, кто мог и убить!
А странно:
«Неужто вот этот
Так может любить?!»
И голос мальчишеский
Словно бы с неба мне был:
— А папка сегодня
Ружье о лесину разбил!
И сразу очнувшись,
Увидел я рядом мальчонку —
Как будто наткнулся
Средь хлама весны на скворчонка.
Он замер восторженно,
Голубоглаз, белобрыс.
Таким вот, наверно,
В мальчишках и был моторист.
И вправду птенец
На изменчивом фоне цветастом...
Я голову поднял —
И в душу пахнуло ненастьем!
Так вот оно,
Васькино счастье —
И горе, и жалость!..
На правой щеке ее
Родинка мелко дрожала,
И вспыхнув пунцово,
Как будто я взглядом обжег,
Сказала дрожаще:
— Все будет теперь хорошо...
И снял старшина,
Словно вспомнил, фуражку свою.
— Взамен, — протянул мне, —
Чтоб помнил, на память дарю!
— Да что вы! — сказал я. —
Она для меня велика.
И лучик взлетел
От серебряного ободка...
Запомнилось, как мы
Неловко и стыдно прощались.
С каким облегченьем
Они от меня удалялись,
Как будто в судьбе,
Что от века
неисповедима,
Вдруг переступили
Преступную необходимость.
Как будто и вправду
Я был им ниспослан
Всевышним...
Я слышал о счастье
Быть в судьбах случайных
Нелишним.
Но линия судеб
Вдруг линией стала
прицела —
И палец на спуске
Напрягся уже до предела,
И некому крикнуть,
и бросить на землю:
«Ложись!..»
А Васька
стреляет
В свою растреклятую жизнь!..
Мне громом последним
Ответила глубь небосвода
Над прутиком тонким
Антенны и громоотвода.
Вода под форштевнем
Кипела, от пены бела...
Фуражка
простреленная
Где-то в низовья плыла.