1976 — Земная ось
Редактор:Н. Т. КабушкинХудожник:Д. Б. ШимилисХудожественный редактор:А. В. КолесовТехнический редактор:Л. А. ПольщиковаКорректор:Р. Н. Ращупкина
Галерея фотографий (нажмите для увеличения)
Фотографии
Содержание
СодержаниеПосещение старого дома
«...Приют спокойствия, трудов и вдохновенья». А. Пушкин «Закрывай, Василий, душу, Не выстуживай себя!» В. Федоров
...И вот пришел я, памятью ведом.
Давно тянуло, словно бы магнитом,
По улочке пройти незнаменитой,
Чтоб встретиться с тобою, старый дом.
Вот старый дом мой — долгие года
Он мне служил, так славно привечая
Приютом, дорогим и беспечальным.
А иногда — печальным. Как — когда...
И нет уже перильцев у крыльца.
Дом утонул среди деревьев пышных.
Сомкнулись ветви тополей над крышей,
Лишь проблески окон, как озерца.
Лишь проблески окон, как зеркала,
Из прошлого мне зайчиком сигналят.
Души коснутся — и растопят наледь,
И уголечки обнажит зола.
К сухой стене я приложил ладонь —
И словно слабый ток прошел по венам,
Как будто все еще хранили стены
Былых страстей бушующий огонь.
Как будто я коснулся на стене
Невидимых контактов связи дальней —
И враз разноголосьем коммунальным
Загомонило прошлое во мне.
Не криком скряг и шепотом дельцов,
Не коридорным спором о посуде —
На чистом языке душевной сути,
Что не был в обиходе у жильцов.
Вот слышите:
«А я вас не просил...
Кто я — извольте: горький неудачник.
Всю жизнь листаю бытия задачник,
А ни одной задачи не решил.
Предчувствую: меня на склоне лет
Сведет с ума запутанность коллизий.
Устал от глаз, глядящих с укоризной:
Где результат работы, дармоед?
Вчера удачу я держал за хвост —
Загадкой обернулась вдруг удача.
Теперь тревожит новая задача:
Что есть удача — вот ведь в чем вопрос...»
Философ наш — чудак из чудаков!
Сухой, как жердь, носат и старомоден.
Ни при какой погоде был не годен
В герои он лирических стихов.
Ох, как над ним острили «хохмачи»!
Он был бухгалтер домоуправленья
И помнится, имел обыкновенье
Со звездами беседовать в ночи.
«Как с ним живу?
Таких не сыщешь дур!
И не мечтаю я о жизни сладкой.
Но он, как червь, копается в тетрадках,
А я ведь баба, хоть и штукатур.
И так всю жизнь вздыхаю и терплю.
Ребенка бы, да жили бы, как люди...
Ведь не прошу я золота на блюде!
Сама не знаю — и за что люблю?..»
Жена философа уткнулась в фартук...
«За что люблю?..»
Ответьте поскорей!
Философы застыли перед фактом
Беспомощности логики своей.
«За что люблю?..»
Кто объяснить бы смог?
Вот здесь, я помню, жил работник треста.
Когда с женой прогуливались вместе,
Он все ее держал под локоток.
Был молодым, все делал на бегу.
И как-то вдруг остался без подруги.
Рыдает:
«Что она нашла в пьянчуге? —
И до сих пор понять я не могу...»
А был он, вправду, парнем пробивным:
В коврах жилье, рояль и холодильник.
А тот, другой,
болтался по пивным
И из воды сухим не выходил он.
Что в этой тайне человек познал
С тех пор, когда супруге Минелая
Красавцев всех и мужа стал милее
Тот, кто позором Трою запятнал?..
. . . . . . . . . . .
А здесь вот, где сейчас окошка нет,
(Как я успел дом посетить до сноса?)
Жила «предмет особенного спроса»,
Как окрестил ее один сосед.
Екатерина из квартиры пять,
Блондиночка, взрывная, как пружина!
Она тогда со многими «дружила»...
В итоге — не хотите ли узнать?
«Тс-с-с... Тише... Спит...
Вы видите — мой сын.
А добренький, не правда ль, получился?..»
(Он крепко спит. Он явно из мужчин,
И только что счастливо обмочился).
Он крепко спит — воробышек, птенец,
А мать над ним большую жизнь пророчит.
А в метриках его зияет прочерк
В том месте, где помечено — «отец».
А был он, был.
Увертлив, точно тать,
По вечерам, уверенно красивый,
Он приходил с бутылкой «керосина»
И до утра тонул в квартире пять.
А Колька-шкода — оторви да брось! —
Сосед, терпя мамашины побои, —
Он вымещал при помощи помоев
На госте неосознанную злость.
Его ремень неистово лупил —
С характером была у Кольки мама.
«А пусть не ходит!» — он кричал упрямо.
Он тетю Катю, Колька наш, любил.
Красавчик смылся — Катя родила.
Ей Колька помогал — он лез из кожи:
В аптеку бегал, в магазин...
Он тоже
Рос без отца — такие вот дела.
И под воздейством малышевых слез —
У Кати в этот день была запарка —
«Пусть, тетя Кать, тот ходит без опаски», —
Он как-то виновато произнес.
«Что ж, пусть придет, — ответила ему,
На миг от стирки оторвавшись, Катя, —
А мы его помоями окатим!»
И рассмеялась: «Нам он ни к чему!..»
. . . . . . . . . . . .
А этого на свете нет уже.
Был одинок. Я так о нем жалею!
К нему входили, как в оранжерею.
Еще — любил беседы о душе.
«Мне не дано уж в облаках витать,
Но будучи и немощным, и хилым,
Я помогаю росту хлорофилла,
Чтоб эту землю солнцем пропитать.
И говорят, я неплохой садовник.
Но за какие, собственно, грехи
Мне дан сосед. Спасите от содома!..»
(Сосед садовника: «Хи-хи-хи-хи...»)
Садовнику простим высокий слог.
Считалось, что он в чем-то ненормален:
Тут деревцо нечаянно сломали —
Представьте же себе: садовник — слег!
Не выбиться — мы скажем наперед —
Ему в герои современной прозы:
Подумаешь — березы, розы, слезы...
С приветиком, папаша! Не пройдет.
А вот сосед его — литая грудь! —
Справляется с задачей антипода...
Вот этих антиподов бы — да в воду!
Нам было от него — не продохнуть!
Садовника заслушивался я.
И смысл его бесед за чаепитьем
К тому сводился,
что все жизни нити —
В душе — первооснове бытия.
«Чтоб поднималось древо в высь,
Земля должна быть плодородной.
Душа должна быть
благородной,
Иначе же — какая жизнь?!»
Он говорил:
«Я не слабей
Других — не задрожу от крика.
Боюсь не крика я,
а скрипа
Чужих шагов в душе своей.
Боюсь, когда под скрип пера,
Не разграничив правду с ложью,
«Выводят выводы» —
как лошадь
Выводят воры со двора.
Все ищут «ключ к душе чужой»
(Как не любил он эту фразу!),
А как найдут — так в душу сразу,
Не в одиночку, а толпой!»
Я спорил:
«Это ж не от зла!
Ведь вот Екатерина — тонет...»
А он:
«Не тонет, брат, а стонет
Душа у Катьки без тепла».
А он свое упрямо гнул:
«Все лезут, встречный-поперечный.
Ждать не хотят, чтоб сам навстречу
Хозяин двери распахнул...»
А я же молод был — и стариков
Понять был неспособен. Словно в чаще —
«Пусть настежь дверь!» — провозглашал кричаще.
Короче же, еще был бестолков.
Вещал:
«Боюсь закрытой, как порока.
Пусть настежь дверь, хотя бы потому,
Чтоб перешла через порог дорога
И подступила к сердцу моему...»
От тех стихов впадал философ в грусть,
Я понимал: смущала нелогичность.
Садовник же молчал демократично...
Но от всего ли ныне отрекусь?
Вот черновик — весь в пятнах, как прожженный:
«Прощай, жена!
Опять в дорогу мчу.
Молчит сосед купейный отрешенно,
Молчит еще. И я пока молчу.
Но вот он папиросу вынимает
И спрашивает:
«Можно прикурить?..»
Но я-то вижу, я-то понимаю,
Что хочется ему
поговорить.
Поговорить — что хлебом поделиться!
И значит, перейдя души порог,
Во мне, случайном,
как бы поселиться
На некий неопределенный срок.
Я открываю двери новоселу:
Входи, входи,
я рад тебе — селись...
И, как поленья, пламенем веселым
Слова беседы нашей занялись.
Слова — дрова. Им полыхать невечно...
И может быть, не стану я жалеть,
Когда исчезнет тихо и беспечно
Души сугубо временный жилец.
Уйдет — как из вагона на перрон...
Но вот однажды, в час осиротелый,
Почую: а на сердце потеплело!
И вдруг пойму, что возвратился он...»
. . . . . . . . . . .
Но вот, мой дом, и возвратился я.
По коридорам, словно старой штольней,
Брожу, жилец твой,
а быть может — школьник
Из школы коммунального бытья.
Из школы, чья наука такова:
Чтоб мирно
в мире жить неидеальном,
Умению жить домом коммунальным
Нам научиться следует сперва...
Так грустно мне, мой дом, в твоей тиши!
Смотри, и половицы провалились...
Как будто разом все вдруг испарились,
Переселившись в быт моей души.
Удастся ли еще мне лицезреть
Тебя, наш доморощенный философ?
Постиг ли средь загадок мира
способ,
Чтобы родную душу отогреть?
Как поживает, Катя, твой сынок?
Я помню, как забавно лопотал он,
И весело под взглядом твоим талым
В твоей душе бесчинствовал, как мог.
А тот, чей смех — скорей, воронье «кар-р...»,
С собой увез запас своей отравы?..
Как хорошо,
на ветерке, на славу,
Переселяясь, выбить старый скарб!
Прощай, мой дом.
Ведь жизнь стоит на том:
Не мы — она нам сроки отмеряет.
И старое тихонько отмирает...
Но рядом возникает новый дом!
. . . . . . . . . .
Последний мусор вынесли
Из дома за порог.
Остались в доме
вымыслы
Девчонок-маляров.
Измазанные,
рыжие —
Они давно ушли.
Лишь сквозняки охрипшие
И больше — ни души.
Беленый
и покрашенный,
Веселый и ничей...
Еще не знают скважины
Сквалыжников-ключей.
Ни коврики,
ни слоники
Еще не взяли в плен
Полов
и подоконников,
И выглаженных стен...
На новый дом растроганно,
С сочувствием гляжу.
Со смутною тревогою
Я в новый дом вхожу:
Хочу, мол,
посочувствовать,
Терпенью обучить...
А в доме
солнце буйствует,
Столбом кипят лучи!
Во всем —
в полах и в извести,
И в газовой плите —
Заложен принцип
близости
К великой чистоте.
Ну, как такую выпачкать
И опорочить — как?..
Я перед ней
на цыпочки
Перевожу свой шаг.
По половицам крашеным,
Стыдясь, я выхожу.
Вчерашнее
из завтрашнего
Дома
выношу...