Переводы с якутского
Леонид Попов
Народный поэт Якутии, драматург и переводчик, чьи первые стихи о войне были опубликованы в 1943 году. Наибольшую известность ему принесли поэмы, посвященные родной республике и её героям, а также пьесы о жизни якутских добытчиков алмазов.
Подъем
Замер я — дрогнуло сердце:
Остановись!
В полпути на подъеме —
На печени грозной скалы.
Чучур Муран* надо мною
Уходит ввысь,
Итык Кюеля** воды внизу
Бурливы и злы.
Темя жизни —
Вершина Чучура сердце влечет,
Вниз погляжу —
Бездна захватит дух.
Сердце пылает —
Трезвый отринь расчет,
Мысли клубятся —
Одно выбирай из двух.
Не уподоблюсь
Каменному столбу,
Выбрал другую
По сердцу себе судьбу.
Время подточит —
Камень скатится вниз,
Ввысь подниматься —
В этом и есть жизнь!
Силы, земля моя, дай мне
Постичь высоту!
Чтобы открылся мне
Солнечный окоем,
Чтоб оценил и воспел я
Твою красоту!..
Ввысь подниматься —
В этом призванье мое.
* Гора вблизи Якутска.
** Священное озеро
** Священное озеро
Моисей Ефимов
Якутский поэт и переводчик, чье творчество обладает широким диапазоном от гражданской лирики до эпоса и мифов. Автор десятков поэтических сборников, он также известен своими произведениями для детей и юношества, в частности, популярной книгой сказок "Мальчик с зайкин хвостик".
* * *
Ты услышишь янский говор
Дочерей прекрасной Яны* —
И ручей припомнишь горный,
Голос лебедя гортанный.
Ты услышишь говор янский
Сыновей ее на плесах —
Словно эхо буйной пляски
Водопадов средь утесов.
Песни янские услышишь —
Голос грусти и веселья:
В них размах — утесов выше,
Глубина в них — как ущелье...
* Лена — название реки (якут.).
* * *
Я поседею от ветров,
Со временем в ладу,
И по совету докторов
Подпорку заведу.
Все так.
Но душу всем ветрам
Я выстудить не дам.
Творят в ней песни тарарам,
Как дети по утрам.
Нет дряхлых песен!
И вовек
Не будет. А поэт...
Есть просто — старый человек,
Поэтов старых — нет.
Восход солнца
Памяти Семена Данилова
Нынче в рощу успел я к восходу...
Лишь роса засверкала в лучах —
Закружились цветы в хороводе
На поляне лесной у ручья.
Стая бабочек «Танец узора»
Начинала, свершая обряд,
В хвое лиственной белка-провора
Пролетела, как легкий снаряд.
И поблескивал влажный брусничник
С тропкой заячьей наискосок,
Роща милая пением птичьим
Восхваляла за щедрость восток.
А березка-краса загляделась
В озерцо, что-то видя на дне...
Только мне в это утро
не пелось,
А вернее же, — плакалось мне.
Средь веселого гама и шума
На восходе в преддверии дня,
Словно коршун,
печальная дума
Так жестоко настигла меня.
Вот и вспомнилось прошлое лето.
Был покоен и чист окоем.
В ожидании солнца
с рассвета
Здесь бродили мы с другом вдвоем.
Было небо над нами высоким,
Разгоралась заря не спеша...
А теперь
журавлем одиноким
По утрате стенает душа.
Думать больно: так жизнь человека
Коротка — мы простим ее, друг! —
Что достанет до кромочки века,
До межи ее
брошенный сук.
Вот и я в свое время причалю...
Только надо мне знать наперед:
Есть кому меня вспомнить,
встречая
Неизбывного солнца восход?
Должен знать, что, дойдя до предела
Трудной жизни,
идущим вослед
Я оставил и память, и дело,
Чтобы жизнь уходила в рассвет.
Мой алас
Вдалеке,
Мой алас,
Я тебя вспоминаю с тоскою,
И сыновнее сердце
Все тянется верно к тебе...
Помню, как на поляне
В снегу
Под моею ногою
Пробивался подснежник
Навстречу веселой судьбе.
Как дышалось легко мне,
Алас,
Твоим воздухом свежим,
Что на хвое, любя,
Настояла тайга для меня.
Помню: алым платком
Пред разлукой,
Как ночь, неизбежной
Мне махала заря
На исходе печального дня.
И по мне там,
Я знаю,
Тоскуют березки босые,
Золотистые кудри
Роняя на плечи тайги,
И якутское небо,
Тревожась за блудного сына,
Снарядило орла,
Чтоб вершил над тайгою круги.
В сердце я сберегу,
Мой алас,
Все родные приметы,
И куда б ни уехал —
Душой с дорогими людьми.
Я стихи напишу
И отдам композитору ветру —
Пусть положит он их
На мелодию верной любви.
Стенание журавля (поэма)
1.
Я сегодня проснулся от страшного сна:
Над рекою, забитой шугою кипящей,
В мокром снеге мне виделась птица одна —
Одинокий журавль, как пред смертью, кричащий.
Он, казалось, на помощь, к себе призывал.
Вздрогнул я и с тревогой душевной проснулся.
Так отчетливо сон с давней явью совпал,
Что опять я в далекое время вернулся...
2.
Помню «лечащий дом» — три палаты всего —
В нашем старом наслеге* среди глухомани.
В чистоте содержала бессменно его
Моя бабушка — сторож при доме и няня.
И была при больнице той «главным врачом»
Фельдшерица — девчушка.
А сколько ж ей было?..
И ходила за ней, как за малым дитем,
Моя бабушка — словно родную любила.
И она мою бабушку «мамой» звала —
Так сошлись они, словно на тропочке узкой
По всему, их сроднили совсем не слова,
Если бабушка не говорила по-русски.
Годы горя и бед.
Там война далека...
А у нас — то дожди без конца
и без края,
То мелела под солнцем жестоким река,
Выжигала все начисто засуха злая.
Помню я — и за временем нынче дивлюсь, —
Как умела та девушка с русой косою
В наших юртах развеять страданье и грусть
Состраданьем,
а к месту — и шуткой простою.
И держала распахнутым сердце свое,
Колеся по всему, в дождь и холод,
наслегу.
«Белый ангел наш» — так называли ее,
Как надежду свою приглашая к ночлегу.
Всем, кого настигала лихая беда,
Даже слово ее было донорской кровью.
У якута-охотника в стынь-холода
От прихода ее согревалось зимовье.
Как могла она, южной дитя стороны**,
Стать своей для якутов, служа беззаветно.
Только бабушка ведала
с чувством вины,
Как валилась она от усталости смертной.
А однажды, в углу подремать прикорнув,
Я увидел — представить не мог я такое:
Над письмом-треугольником тяжко вздохнув,
Вдруг упала она на письмо головою.
А потом, словно лебедь, подбитая влет,
Так, бедняжка, она до бессилия билась!
Забывалась — и снова об стол, как об лед,
Золотая коса, как крыло, колотилась.
И шептала мне бабушка:
— Ты-то ложись, —
Утирая глаза и ходя осторожно.
Прошептала еще:
— Это, внучек мой, жизнь,
Все понять в ней и нам, старикам, невозможно.
И со мной прикорнула, молясь про себя:
— Будет жить он,
он просто в пути потерялся.
Видно, вспомнила девушка наша, скорбя,
И родную сторонку, и всех, кто остался...
Да и вправду: как тундровые снегири,
Полетели опять из неведомой дали
Письма, письма — они, словно свет от зари,
Пред глазами ее озерцами сверкали.
И печаль в них, и радость — на то и война,
И так часто, обнявшись, как перед разлукой,
В тихих сумерках бабушка и она
Все сидели, без слов понимая друг друга.
Ну, а время, как Лена, текло и текло,
Размывая в пути перекатные беды.
И, как девушка, все мы
надежды тепло
Не теряли и ждали, и ждали победу.
__________
* Наслег — село (якут.)
** «Южная сторона» — в понятии якутов —
это все, что находится в стороне заката.
3.
«Человек умирает!» —
к нам весть добралась,
Из наслега соседнего нас разыскала.
Фельдшерица в дорогу тотчас собралась:
— Не волнуйтесь! — и бабушку поцеловала.
Ну, а бабушка стала ее умолять:
— Снегопад, половодье — куда же ты, дочка?!
— Доберемся, — ответила та.
И опять:
— Будет все хорошо, да и надо-то срочно!
Не могла себе бабушка места найти...
Прилетела к утру вести черная птица:
Ночью перевернулась
их лодка в пути,
Утонули они, проводник с фельдшерицей.
Весь наслег волновала нелепая смерть.
Извелась моя бабушка, слову не внемля:
— Почему подо мною не треснула твердь?!
Крыльев нет, чтоб взлететь
и разбиться о землю!..
Вот и кончилась жизнь —
не поднять, не помочь,
Пеплом горькое горе в сердцах оседало.
Хоронили ее, как якутскую дочь,
Берег, миру открытый,
ей стал пьедесталом.
4.
И война отгремела от нас вдалеке,
Возвращались рекою солдаты с победой.
Часто бабушка глухо скорбела в тоске:
— Наш не едет. Хотя бы могилку проведал.
И однажды она собралась — и пошли
Мы на место последнего успокоенья
Врачевателя нашего, и принесли
На могилу цветов — непорочных, осенних.
И пока мы сидели, накрапывал дождь,
Разошелся — и снова надвинулись тучи.
И меня прохватила нежданная дрожь,
Словно был я каким-то
предчувствием мучим.
Молча бабушка внука прижала к себе,
Так тиха, словно что-то еще ожидая...
Вдруг раздался из глуби тревожных небес
Голос птицы,
отбившейся, видно, от стаи.
И журавль промелькнул на мгновенье, спеша,
И воскликнула бабушка:
— Это не птица!
То, однако, солдатская кружит душа,
Ищет душу ее, чтобы там обручиться...
И душой, и лицом оживилась она,
И глаза засветились водою в колодце.
— Ты запомни, внучок, — прошептала, —
война
Убивает людей, а любовь остается.
Яна
Своенравный характер
У Яны-реки:
То, в теснинах зажатая,
Гулко
Раздает по-медвежьи утесам
Шлепки,
То сверкает песцовою шкуркой.
И опять, как безумная,
Рвется вперед...
— Ты зачем же, —
Спросил я у Яны, —
Так торопишься к северу,
Где тебя ждет
Белозубая пасть океана?
И ответила Яна,
На камнях звеня
(С укоризною или обидой?):
«Знаю я,
Что в конце ожидает меня,
Но не страшен мне он,
Ледовитый.
А спешу потому,
Что дорога длинна —
Необъятны якутские дали,
Потому,
Что родная моя сторона
Без меня обойдется едва ли.
Разве может она без меня
Расцвести,
Удивляя тебя красотою?
И не я ли тебя, бедолагу,
В пути
Ободряла целебной водою?
Одаряю добром я
Тайгу и поля.
Ледовитый меня не схоронит:
Обмелею —
Ручьями поможет земля,
Слезы радости
Тучка обронит.
А еще потому я
Так яростно мчусь,
Пребывая в извечных заботах,
Что, признаюсь тебе,
Одного и боюсь —
Я боюсь превратиться
В болото.
Семен Данилов
Народный поэт Якутии, лауреат Государственной премии РСФСР имени М. Горького, чьё творчество стало классикой якутской литературы. Его глубокая философская лирика, воспевающая родной северный край, открыла якутскую поэзию широкому кругу читателей по всему Советскому Союзу.
* * *
Там, в стране полунощной
С песней снегов хомуса*
Есть луг с островочком-рощей
У Арыылааха мыса.
Люди пришли иные
В край тот, где даль сквозная...
Даже березки родные
Теперь меня не признают.
И коновязь деда истлела,
Что так влекла ребятишек,
И голос хомуса смелый
Давно уже там не слышен...
Должны ж сохраниться, однако,
Тропинка моя, к примеру,
Зарубки — дорожные знаки,
Мои у силков барьеры.
И дерево то на мысе,
Что, словно навек венчая
Мальчонку-якута с высью,
Люльку мою качало.
Еще на зеленом пригорке,
Над бабушкиным прахом
Тот холмик,
памятно горький.
Не верю, что он распахан.
Неужто в житейском море
И песня любви прекрасной,
И материнская ласка,
И материнское горе —
Забвению все подвластно?
Но бродят в краю любимом
Думы под звуки хомуса
У мыса тоски неизбывной —
У Арыылааха мыса...
* Якутский национальный музыкальный инструмент.
Алгыс*
Однажды в год
ко мне
Тот сон нисходит свыше:
В музейной тишине
Алгыса плач я слышу.
Алгыс...
Зачем твердить
С усмешкой: «архаичен...»
Умел добро будить
Он в душах и величье.
Любовь и песня с ним
В родстве от века тесном.
Словам его живым,
Как песне, в сердце честном
Дано взрастать.
Просты,
Но, как любовь, могучи
В час горькой маеты
Они разгонят тучи.
Как солнце даль полей,
Взойдя, просветит сразу,
Так мудростью своей
Слова алгыса — разум.
* Благопожелание, благословение и соответствующий ритуальный обряд.
Вера
Подобная в ночи мгновенным,
млечным искрам,
Подобная огню, там, впереди, неблизко —
Надежда в мире есть.
Пусть светит огонек!
О, лишь бы он светил — пусть будет путь
далек
Но верящий в него к нему протянет руки —
И примет на пути все беды он и муки,
Без устали идя на тот далекий свет.
Пока надежда есть — ему преграды нет.
А что она ему, надежда, обещает?
Свободу впереди — как крылья за плечами!
Расцвет могучих сил — когда своим трудом
Добьется человек, чтоб полной чашей — дом.
И верьте, что тогда,
когда и счастье — в руки,
Все беды примет он, что выпадут, и муки.
Ему идти вперед — не гаснет дальний свет!
Покуда вера есть — ему преграды нет.
Что вера для него? А верой — счастье мерить!
В грядущее ему она откроет двери.
К нему любовь придет — и позовет в полет,
Из песен всех своих он лучшую споет!
И верьте, что, когда
любовь и песня — в руки,
Он примет на пути и беды все, и муки.
Ему идти вперед — не гаснет дальний свет!
Покуда вера есть — ему преграды нет.
Я верю сердцем всем в того,
кто верит в счастье!
И сам к судьбе большой народа
я причастен.
И веру ту во мне годам не сокрушить,
Надежды огонька дождям не затушить.
И потому в душе не робость,
но отвага,
И бродит кровь моя, как молодая брага!
И мне идти вперед — не гаснет дальний свет!
Покуда вера есть — и мне преграды нет.